28 августа 1994 года Центробанк России объявил, что время копейки кончилось, ее съела инфляция.
Вот не помню цен тех лет, они постоянно менялись, да и каждая палатка клеила свои суммы. Зато помню, что в карманах постоянно мусолилась куча мятых денежных купюр. В отличие от детства, когда в карманах звенела мелочь.
Сегодня хочется вспомнить о тех твердых ценах и на что та или иная монета тратилась.
Учитывать буду только ходовую мелочь, о юбилейных рублях как-нибудь в другой раз.
Время и место действия: 1980-ые, Москва.
С одной копейкой лично мне делать было нечего. В копейку ценился номер газеты «Пионерская правда», но ее по подписке клали в ящик три раза в неделю. Причем, помню только два момента, когда «Пионерку» реально читала вся школа. Происходило это во время публикации вещей Кира Булычева «Лиловый шар» и «Конец Атлантиды».
Копейку стоил коробок спичек… В момент жуткого к ним интереса я еще ходил пешком под стол, а потом всегда мог стибрить коробок дома, где спички держали штабельной упаковкой. А так бы, конечно, покупать пришлось. Пусть я не курил, но костры жег регулярно настолько, что плакат «Спички детям не игрушка» воспринимал с недоумением, — как это не игрушка? Даже дома я порой позволял себе набить унитаз туалетной бумагой и черкануть. Не игрушка, говорите…
Единственная копеечная покупка, которая вспоминается, — лист миллиметровки для уроков понадобился.
Две копейки — фольклор СССР. Когда клип на песню Барыкина с рефреном «Две копейки пустяк, две копейки нужны» показали в «Утренней почте» мечущийся певец, пристающий в кадре к прохожим: «Граждане, две копейки не найдется?», был очень понятен. В то время я перенес сложные переговоры с девушками в телефонную будку, — мне исполнилось тринадцать, любопытные уши домашних нервировали, тем паче, если в свидании получался отказ.
Позвонить с улицы тоже было проблемой — в шаговой доступности всего три будки, то у телефона оторвана трубка, то возле тусуется шпана. Представляете отчаяние, если и телефон работает, и рядом никого и вдруг, бац!, заветной монеты среди мелочной груды нет.
Три копейки — это напиться. Каждый летнее утро меня отправляли за квасом. На сорок копеек я брал три литра (12 копеек литр) и «маленькую» (стакан за три копейки), копейка оставалась от сдачи. Если пить не хотел, просил налить полный бидон на все сорок. В осеннее — зимний период квасная палатка переобувалась на продажу пива, и к ней ходил уже отец.
Для большинства подростков тех лет три копейки незаменимы для автомата газировки, но у нас в дегунинской окраине, далекой от станций метро, автоматов не помню. Автоматы проявлялись только при вылазке в центр. С распространенной мулькой — за копейку течет с сиропом как за три, я сталкивался лишь однажды. Наш класс в количестве двух десятков человек не мог отойти от этого чудо — автомата очень долго, а некоторые даже собирались приехать туда попить водички на следующий день.
Пятачок был создан для проезда. Если на автобусе я предпочитал кататься бесплатно, то в метро без пятака никуда. Из-за метро, кстати, дефицита пятачков не ощущалось, — на каждой станции стояли автоматы для размена 10, 15 и 20-ти копеечных монет. На моей памяти их не демонтировали года до 1997, словно давая гражданам надежду на возврат пятачкового проезда.
Монета в десять копеек тратилась на кино. Столько стоил билет на детский сеанс.
Пятнадцать копеек улетали там же, в жерло игрового автомата, как правило, «Морской бой», другие я не признавал.
О, трилогия про неуловимых мстителей; «Непобедимый» основатель самбо в исполнении Андрея Ростоцкого; школьники, мешающие достать эсэсовцам «клад со дна озера»; ножик в руках психованного бандита, которому не досталась «шкатулка из крепости»! Я не помню, что было вчера, но как забыть вас! Как забыть каменный армянский кувшин, стоящий посреди фойе, который так и не смогли стронуть с места несколько поколений школьников; распаренные фигуры друзей в зимних шапках из кролика (раздевалки в нашем кинотеатре «Ереван» не предусматривалось, да и вообще не помню советского кинотеатра с раздевалкой); шушукания в темноте зала, если фильм скучный…
Двадцать копеек выкладывались за «Эскимо», но о своей любви к мороженому я уже писал (КАК ПАДАЛО МОРОЖЕНОЕ)
Пятьдесят копеек одной монетой попадались редко. Видимо, не много их отчеканили. Ровно на пятьдесят копеек можно было взять упаковку жвачки.
Ну и еще о монетах, дабы закончить.
Примерно раз в сезон, весной (обострение что ли), на школу снисходила мания «трясучки». Все вдруг начинали трястись в «орел или решка». В этой игре я проигрывал все накопления, причем, за день, а оставшееся время наблюдал за чужими ставками.
Игра имела свой кодекс, — девочки не только в нее не допускались, при них даже «трястись» считалось моветоном. Ругнуться матом, или пастись возле женского туалета было нормально, а играть в «орлянку» уходили в угол. И ничего странного, — боялись, что девочки настучат.
Проигрыш отдавался без писка, без всяких «это чужие, это в магазин». То есть, тебе могли проигранное вернуть, но больше на игру ты мог не рассчитывать.
Старшеклассникам было западло «трястись» с малолетками, — только между собой. Оно и понятно, — обуешь третьеклассника, он родителям пожалуется, объясняться, что сделал ты его честно… ну на фиг…
Учителя начинали реагировать на трясучку только, когда она перешагивала школу. Раз пришедшая с родительского собрания мама рассказывала «ужасы» — Глеб вытащил деньги у отца, Эдика побили за жульничество, Миша стряс все, что копил на велик. Рефреном шло, — хорошо, что ты у нас не такой! Просвистевший в начале безумия десятку, подаренную на Новый Год, я предпочел смолчать.
Таковы мои воспоминания о монетах и тратах советского подростка.
